Мика смутно помнил о том, что случилось до его глубокого, нездорового сна, больше походящего на кому. Помнил лишь кровь, много крови, бегущий по рукам, и острые пластинки бритвенных лезвий, утопающих в ранах и крови настолько, что они стали почти незаметны. Но каждое движение напоминало о них. Это была не та боль, которая доступна людям, хотя и она тоже присутствовала, смешивалась с диким, почти животным инстинктом самосохранения и безумной жаждой, накатившей с потерей крови. Если бы кто-то предложил бы Мике человеческую кровь, он, скорее всего, выпил бы её не задумываясь. Жажда мучала, требовала, а клыки болели так, будто готовы были выпасть от недостатка крови в его организме.
В какой-то момент жажда стала невыносимой и он почти потянулся к лезвиям в запястьях, чтобы вынуть их и дать ранам затянуться, и только мысль о том, кем он стал, и сколько людских смертей ему придётся наблюдать без возможности предпринять что-либо, заставила Мику удержаться от этого поступка. Впрочем, ему оставалось мучиться недолго, - вскоре боль стала настолько страшной, что он почти ослеп, а темнота вслед за зрением поглотила и разум.
Микаэла отдавал себе отчёт в том, что он не умер, а лишь спит. Его мучали кошмары, он вновь видел лицо женщины, перекошенное от страха перед монстром, а в ушах звенели её крики, когда она поняла, что Ферид вместе с кровью забирает её жизнь. Потом из темноты возникал Всадник, перед которым Мика был беззащитен, как котёнок, а затем сон возвращал его в прошлое и разыгрывал такую знакомую сцену гибели его семьи. И неважно, что Мика в панике пытался проснуться, неважно, что он сознавал, что спит, он не мог убежать от этих снов или переменить в них что-то, - он был заперт в клетке собственного сознания, ночь за ночью, - или час за часом?- участвуя в болезненных, сводивших его с ума сценах.
Иногда Мике начинало казаться, что он всё же умер и попал в Ад, куда и должны попадать все вампиры с их проклятой душой. Что это его расплата за смерть семьи, которую повлекла за собой его собственная глупость, за то, что не спас женщину, и многих, многих других, умерших от сбора крови в Сангвинеме с тех пор, как он стал одним из вампиров.
Мика проснулся посреди кошмара. Проснулся, выбросив руку вперёд, пытаясь ухватить руку одного из своих друзей, уходящих от него во тьму, из которой возвращения не было. Первым, что увидел Мика стал белёный потолок комнаты. На его фоне не было руки, - Мика едва поднял её от одеяла, хотя во сне точно вскидывал её высоко. Но теперь сонливость постепенно отпускала его и на тело вместо неё наваливалась ужасная слабость. Приподнятая рука упала обратно на одеяло, и Мика с трудом пошевелил пальцами обеих рук, проверяя их работоспособность, - боль в запястьях пропала, впрочем, чему тут было удивляться? Он был вампиром, и так и не смог избавить себя от этого проклятья. Глаза защипало, но слёзы так и не выступили, похоже, их в его теле не осталось, как не осталось и крови.
От одной мысли о ней, Мика ощутил тупую, нарастающую боль в клыках. Стиснув зубы и сжав в пальцах одеяло, он терпеливо ожидал, пока боль уйдёт, но она, словно в насмешку над его усилиями, становилась всё сильнее и сильнее.
Эта мука, сковывающая по рукам и ногам лучше слабости, продолжалась ещё несколько минут прежде, чем Мика застонал от боли, не имея никакого другого способа выразить её, - тело всё ещё не слушалось его, а болезненные судороги не позволяли даже нормально вздохнуть.
Дверь в комнату открылась и в проёме появился тот, кого Мика хотел видеть меньше всего. Ферид Батори немного подрастерял свой лоск, - вампир казался каким-то встрёпанным и усталым, хотя мало кто мог сравниться в выносливости и здоровом виде с вампирами. Любопытство пробилось даже через боль, убирая ту на второй план, пока Мика разглядывал лорда, под алыми глазами которого, резко контрастируя с кожей, залегли тёмные круги, и его измятую униформу, обычно отглаженную до такой степени, что она казалась новой с иголочки.
Что довело Ферида до такого состояния? Неужели, Крул узнала о попытке побега Мики и показала Батори небо в алмазах? Мике хотелось надеяться на это. Впрочем, сколько бы алмазов ни насчитал в течении этого урока Ферид, Микаэла насчитает втрое больше. Мальчик не сомневался в том, что Ферид его просто придушит, и на этот раз он не сможет даже сопротивляться ему.
Мика лишь вжался в постель, наблюдая за приближением вампира.
Любопытство пропало, сменяясь страхом, а вместе с ним и вернулась и боль.
Новая судорога прошла по телу, сбивая дыхание, - Мике казалось, что его тело режут на части, сжигая каждый отдельный кусочек. Это было похоже на какую-то страшную лихорадку, совмещённую с зубной болью.
Когда Батори подошёл вплотную к кровати, нависнув над ним, Мика сделал титаническое усилие над собой и, цепляясь за кровать, перевернулся на бок, к вампиру спиной. Он не хотел, чтобы Батори его видел в таком состоянии. Это было унизительно, и к тому же вызвало бы у старшего вампира только насмешки, которые Микаэла в нынешнем состоянии терпеть бы не смог. Как впрочем, и остановить. Впору было плакать от собственной беспомощности.
- Что ты... тут делаешь? Убирайся... - голос маленького вампира прерывался тяжелыми вздохами, а волосы липли ко лбу от выступающего холодного пота. Мика старался не вспоминать о том моменте, когда его превратили в вампира и о боли, что испытал тогда, но теперь она казалась ему лишь цветочками по сравнению с ягодами, что поспели сейчас.
